Добро пожаловать,
Гость
|
ТЕМА: Re: Российские проблемы
Re: Российские проблемы 12 года, 9 мес. назад #7
Психиатр в статье - Елисей Константинович - это Московский врач - наш самый первый врач-психиатр, безмерно уважаю его и благодарю регулярно. Около года назад он меня учил по интернету, что есть аутизм, что мне нужно почитать, над чем подумать и что посмотреть. Его слова о ноотропах я вообще красными буквами выбила в своей голове и никогда не думала даже о "ноотропном лечение".
Консультирует, кстати, он-лайн почти круглые сутки по вопросам детской психиатрии тут forums.rusmedserv.com/forumdisplay.php?f=1 В статье подпишусь под каждым словом. |
|
Последнее редактирование: 12 года, 9 мес. назад от Frenil.
|
Re: Российские проблемы 12 года, 9 мес. назад #8
dorogavmir.livejournal.com/46991.html
Описан родительский взгляд на СМЫСЛ И СОДЕРЖАНИЕ ПРОЦЕССА ПОЛЕЗНОЙ ДНЕВНОЙ ЗАНЯТОСТИ людей трудоспособного возраста, имеющих серьезные нарушения умственного и психического развития, в контексте их жизнеустройства. Документ составлен на основе мнения значительной группы родителей, воспитавших с рождения своих детей с серьезной умственной инвалидностью и глубоко вникающих в нужды своих детей. |
|
|
Re: Российские проблемы 12 года, 9 мес. назад #9
Проблемы российский родителей ничем не отличаются от проблем родителей некоторых других гос-, например, Казахстана. Я не увидела никакой разницы. может быть объяснением тому служит общее советское прошлое? Наша психиатрия и педагогика глубоко корнями засела в нем, период застоя в этих областях подолжаются.
Выдержки из статьи: 1. А у нас, к сожалению, из-за несовершенства системы ранней диагностики сохраняются случаи постановки диагноза на поздних сроках развития в 4-6 лет, когда пройдены сенситивные периоды созревания мозговых структур, и шансы на исправление отклонений значительно уменьшаются. В результате этого больные дети не получают своевременной специализированной квалифицированной помощи и упускается драгоценное время. 2. Реабилитационная помощь детям с аутизмом в республике частично осуществляется государственными учреждениями, находящимися в ведении аж трех министерств – труда и социальной защиты, образования и науки, а также здравоохранения. А что может случиться с дитятей, которого опекают семь нянек, известно из народной мудрости. Эти институты еще не готовы к принятию и оказанию качественной психолого-педагогической помощи детям с аутизмом, так как их деятельность ничем не регламентирована. Они не обеспечены ни специально подготовленными кадрами, ни в методическом и организационном отношении. Более того, в настоящее время отсутствует центральный орган на базе научного центра, координирующий и регламентирующий работу специалистов, независимо от ведомственной подчиненности 3. Международная практика показывает, что для интеграции таких детей в общество необходимо создание и развитие сети коррекционных центров. К сожалению, таковых у нас также нет. Детская психиатрическая служба на местах сориентирована прежде всего на госпитализацию детей с расстройством аутистического спектра в психиатрический стационар, якобы для установления диагноза и подбора фармакотерапии, хотя объективной необходимости в этом практически никогда нет. 4. Семья, в которой воспитывается ребенок с аутизмом, часто попадает в социальную изоляцию и сталкивается с неприязнью, непониманием со стороны окружающих. Аутичный ребенок внешне может производить впечатление просто избалованного, капризного, подчас невоспитанного сорванца. Непонимание, недоброжелательность и даже отторжение окружающими увеличивают страх ребёнка и его родителей перед появлением в общественных местах, усложняя и без того тяжёлое душевное состояние семьи. 5. Кроме того имеется противоречивое отношение к возрастным границам синдрома аутизма: во всем мире синдром не имеет возрастных границ, а в отечественной практике после 15 лет (а то и раньше) «неудобный» диагноз меняют. Из-за этого возникают большие проблемы с установлением противопоказаний к воинской службе, инвалидности. В итоге подросток, нуждающийся по меньшей мере в наблюдении медиков, оказывается «годен для строевой подготовки». Нашли разницу? Я нет. megapolis.kz/art/Autizm_auknetsya читать полностью здесь |
|
|
Re: Российские проблемы 12 года, 9 мес. назад #10
Некоторые проблемы интеграции в общество лиц с аутизмом С.А.Морозов (Москва) Вопрос об интеграции лиц с аутизмом в общество достаточно сложен, причем большая часть реальных трудностей связана не столько со спецификой этой аномалии развития и вытекающими отсюда методическими проблемами, сколько с иными, отнюдь не научными моментами. Главный из них состоит в том, что аутизм в России напоминает призрак: с одной стороны, аутизм есть, а с другой – вроде бы его и нет. Общеизвестно, что расстройства аутистического спектра привлекали внимание отечественных детских психиатров еще с конца XIX века, с 1947 г. в работах С.С.Мнухина и его школы детский аутизм выделен как самостоятельная проблема. В работах К.С.Лебединской, В.В.Лебединского и их учеников с середины 70-х годов разработаны оригинальные представления о детском аутизме как о своеобразном варианте психического дизонтогенеза и комплексной медико-психолого-педагогической коррекции аутизма. В 1989 году Президиум АПН СССР принял постановление, согласно которому детский аутизм является самостоятельным вариантом нарушения психического развития, и дети с аутизмом нуждаются в специальных подходах и условиях обучения и воспитания. Еще раньше, в 1985 году в Министерство народного образования СССР К.С.Лебединской было направлено письмо с предложениями об организации специальных (коррекционных) образовательных учреждений для детей с аутизмом. Прошло 17 лет, и что изменилось? По существу ничего. Детские психиатры успешно выставляют диагнозы “детский аутизм”, “атипичный аутизм”, “синдром Аспергера” (соответственно F84.0, F84.1 и F84.5 по официально принятой в нашей стране, как и в всем мире классификации МКБ-10), однако где, чему и как должны учиться дети с аутизмом, совершенно непонятно, поскольку в документах Министерства образования РФ аутизм если и упоминается, то лишь на уровне проектов и рекомендаций. При этом согласно Конституции Российской Федерации, Закону “Об образовании”, множеству международных актов, ратифицированных Российским парламентом, “каждый имеет право на образование”. Вопрос о коррекционном обучении и воспитании детей с аутизмом имеет самое прямое отношение к проблеме интеграции, поскольку аутизм подразумевает “качественное нарушение способности к общению” (МКБ-10), что само по себе уже есть сегрегация, и поэтому любое квалифицированное коррекционное воздействие в случае аутизма можно рассматривать как интеграционно направленное. Где же учиться ребенку с аутизмом? 1. Обучение в существующих видах специальных образовательных учреждений и в массовых школах встречается в нескольких вариантах. 1.1. “Вынужденная интеграция”: неподготовленный к обучению в коллективе аутичный ребенок помещается в среду, не готовую его понять и принять. Результат почти всегда оказывается неудачным: даже если ребенка с аутизмом не отторгают сразу, пребывание в классе становится очень трудным, а чаще невыносимым. Негативный опыт общения вызывает тяжелые невротические реакции, которые наслаиваются на базальные коммуникативные проблемы, и в конечном итоге трудности коррекционной работы возрастают. В отдельных случаях этот путь возможен, но при следующих условиях: 1) предварительная специальная подготовка ребенка к обучению в условиях класса; 2) достаточный уровень осведомленности педагогов об аутизме, их способность адаптировать детский коллектив к совместному обучению с аутичным ребенком; 3) относительно негрубые аутистические расстройства; 4) активная позиция семьи. 1.2. На основе индивидуального сопровождения. А) Сопровождение осуществляет специально подготовленный педагог-дефектолог, то есть в классе работают два учителя. Принципиально хороший вариант, но у него нет кадрового, нормативно-правового и методического обеспечения. Этот вариант, к сожалению, является очень дорогостоящим, и даже экономически развитые страны не могут себе позволить содержать второго учителя (супервайзера) за государственный счет, рассчитывать же на средства родителей в ситуации, когда не менее 60% семей, в которых есть дети с аутизмом, относятся к категории социально незащищенных, вряд ли стоит. Б) Иногда по рекомендации некоторых специалистов рассматривается вариант, когда сопровождение осуществляет один из родителей, и нам известны случаи, когда это было реализовано на практике. Во-первых, сам факт постоянного пребывания родителя в школе не является естественным, адаптация в таких условиях не является социализацией. Во-вторых, в этом случае кто-то из членов семьи (как правило, мама или бабушка) не сможет работать, в школе же они сталкиваются с теми же проблемами юридического, нормативного обеспечения и т.д. Помимо этого, психологическая нагрузка на родителя оказывается очень высокой, усугубляется хроническая психотравмирующая ситуация, в которой он и так находится. Это неизбежно сказывается на психическом состоянии, как родителя, так и ребенка. 1.3. Индивидуальное обучение в массовой школе или в том или ином виде специальных (коррекционных) образовательных учреждений встречается достаточно часто, но отличается крайне низкой эффективностью из-за отсутствия адекватных индивидуальных коррекционных программ, недостаточного количества часов и неподготовленности преподавателей к работе с таким контингентом. 2. “Школы-близнецы”, специальные отделения или классы при школах других видов. В этом случае интеграционный процесс осуществляется наиболее мягко, гибко и регулируемо. Такой вариант широко распространен за рубежом, введение его в России наталкивается на те же – нормативно-правовые, организационные, финансовые и кадровые - проблемы. Кроме того, для тяжелых и осложненных форм аутизма вопрос о предварительной подготовке к обучению в случае школ-близнецов не снимается. 3. Специальные (коррекционные) образовательные учреждения для детей с аутизмом необходимы для подготовки детей с аутизмом (особенно важно для тяжелых и осложненных случаев) к обучению в массовых школах и других видах специальных школ, а также для обучения, воспитания и социо-культурной интеграции тех детей с аутизмом, для которых интегративное обучение по тем или иным причинам оказалось невозможным. Не менее важен вопрос: “Как и чему учить ребенка с аутизмом?”, и результативность интеграции прямо зависит от его решения. Предпринимаемые нередко попытки адаптировать существующие программы, учебные планы и условия обучения на начальных этапах коррекции и, особенно в случае тяжелых и осложненных форм в принципе ошибочны, так как при аутизме (даже при высоком интеллекте ребенка) на первом плане должны быть не так называемые академические знания, а коммуникативные навыки, “обучение жизни”, развитие “жизненной компетенции” (Н.Н.Малофеев). Особенности аутизма таковы, что аутичого ребенка нужно учить всему: от самообслуживания и навыков опрятности до профессионального поведения и умения провести досуг. Спонтанно овладение этими навыками если и происходит, то искаженно и с большим опозданием, что усугубляет асинхронию развития, часто вызывает невротические расстройства. Зарубежный и отечественный опыт показывает абсолютную необходимость возможно более раннего начала интенсивной индивидуальной (1:1) работы с постепенным введением групповых форм и, возможно, к обучению в классе. По данным американских специалистов, раннее (до 3 – 4 лет) начало коррекции повышает процент успешной интеграции до 55-60% (см. работу Роланда и Памелы Макхолд в этом сборнике). Более того, проведенные в США на протяжении нескольких десятилетий наблюдения показали экономическую эффективность такого подхода за счет снижения инвалидности и институциализации лиц с аутизмом и вовлечения их родителей в активную жизнь общества. В методическом отношении наиболее актуальным представляется отказ от волюнтаризма как в форме жесткой приверженности какому-то одному подходу, так и в форме произвольного сочетания многих методик. Попытки определить показания и противопоказания для выбора методического подхода, для определения последовательности методов и правил перехода от одного подхода к другому уже предпринимаются (С.С.Морозова), но, это лишь первые шаги на пути решения проблемы. Таким образом, развитие воспитания и обучения детей с аутистическим спектром расстройств сдерживается многими факторами, но прежде всего отсутствием нормативно-правовой базы. Большие надежды обычно возлагаются на проект Закона “Об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья (специальном образовании)”, однако в существующем виде этот законопроект для детей с аутизмом ничего не даст. Оснований для пессимизма, к сожалению, много. Например, аутизм в законопроекте определяется как одно из расстройств эмоционально-волевой сферы, хотя в МКБ-10 он официально входит в категорию “Общие расстройства развития” (т.е. затрагивающие все сферы психики, а не только эмоциональную). В результате дети с аутизмом оказываются в одной группе с детьми с психопатоподобным, девиантным, криминальным поведением, для них даже пытаются разработать единые государственные стандарты обучения. Комментарии излишни; но о каких стандартах может идти речь, если развитие носит искаженный, неравномерный характер? Другой пример. По упомянутому законопроекту к тяжелым относят недостатки, не позволяющие усваивать школьную программу в объеме государственного стандарта, и считается, что таким детям доступны элементарные знания об окружающем мире, приобретение элементарных трудовых и профессиональных навыков. Но к какой категории отнести юношу с аутизмом, у которого в аттестате о полном среднем образовании почти одни пятерки, который знает три языка, получил много грамот за победы на математических олимпиадах (включая международные), но при этом не может сам одеться, налить сока в стакан, ходить по улице, не держась за мамину руку? Закон о специальном образовании нужен как можно быстрее, но при этом он не должен быть непрофессиональным, исходно неудовлетворительным. В отсутствие каких-либо установленных нормативов, в условиях, когда спрос на коррекцию аутизма многократно превышает предложение, неизбежно появление неквалифицированной помощи, которая не только ничего не дает ребенку, но нередко наносит вред. Главная опасность такого положения состоит в возможности дискредитации всего нового направления в специальном образовании: неудачи неподготовленных специалистов и просто халтурщиков и шарлатанов в сочетании с названными выше проблемами легко рождают в головах чиновников мысль о невозможности, или, по крайней мере, о несвоевременности создания государственной системы обучения и воспитания детей с аутизмом. Единственной силой, способной сдвинуть ситуацию с мертвой точки, является активность общества, прежде всего родителей детей с аутизмом, однако способность защищать права своих детей только-только появляется у большинства из них, задавленных тяжелыми проблемами детей, экономическими трудностями, безразличием государства, непониманием окружающих. Тем не менее, за последние 5 – 10 лет некоторые положительные сдвиги наметились: проблема аутизма стала известной среди специалистов и в обществе в целом (в меньшей степени); на детей с аутизмом стали все чаще смотреть не как на инопланетян, а на как на тех, кому нужно помочь; появилась достаточно обширная литература на русском языке (как оригинальная, так и переводная); предлагаются различные подходы медикаментозной и психолого-педагогической помощи (чаще, к сожалению, не лучшего качества). Решающую роль в создании и развитии системы обучения, воспитания, лечения, социальной защиты лиц с аутизмом должно сыграть государство, другой реальной силы, способной это сделать, сейчас в России нет, но пока государство практически никакого внимания к проблемам лиц с аутизмом не проявляет. |
|
|
Re: Российские проблемы 12 года, 8 мес. назад #11
Впрочем, хоть и похожи они, эти тысячи несчастных семей, каждая из них, как у классика, несчастлива по-своему. И немалое значение имеет здесь место проживания. Иметь ребенка-аутиста гражданину США или Европы – горько, но не так безнадежно, как узнать о диагнозе любимого чада, имея на руках казахстанский паспорт. Увы, но в нашей стране это заболевание хотя и не является одним из самых редких, до сих пор остается едва ли не самым трудно диагностируемым и практически неизлечимым.
************************************************************* Стоит отметить, что трагизм имеющейся ситуации в том, что в Казахстане нет собственных методик работы с такими детьми, их развития и социализации. Все используемые – иностранные и применяются врачами, которым небезразличны и собственное профессиональное развитие, и судьба маленьких пациентов. А таких – единицы. Из этого складывается еще одна существенная проблема, серьезно осложняющая судьбу и самого больного, и членов его семьи, – диагностика. Аутизм, который никак не выявляется во время беременности, важно не пропустить после рождения ребенка. И здесь, как и в других заболеваниях, ранняя диагностика – это все. В тех же Штатах окончательный диагноз медики ставят ребенку до полутора лет. У нас же предпочитают лечить, не будучи до конца уверенными в правильности диагноза. Этот горький опыт врачебного заблуждения есть в истории каждой казахстанской семьи, имеющей ребенка-аутиста. ************************************************************************ – Аутисты – особая группа среди особых, но оказать этим детям помощь мы не можем, – считает логопед кабинета психолого-педагогической коррекции для детей с ограниченными возможностями Гульнара Искакова. – Безусловно, дети с аутизмом могут учиться и добиваться успехов, но каждый случай уникален и к каждому ребенку нужен свой подход. Но помощь специалистов необходима. И здесь кроется еще одна очень важная проблема. В количественном плане спецов у нас хватает, а вот в качественном… Работать с детьми с аутизмом могут далеко не все. Да и те, кто уже имел неоднократный опыт общения с этими особенными детьми, открывают каждого ребенка, как вселенную. Молодежь тоже не спешит на смену старшему поколению специалистов. Практически все новички, которые приходили к нам в последнее время, не задерживались дольше, чем на полгода. Легче поменять специализацию, переучиться, нежели посвятить всю жизнь работе с трудными детьми за небольшие деньги. ***************************************************** Мой сын учится в десятом классе обычной школы, – рассказывает одна из них, Жанна Каратай. – Начиная с первого класса я испытывала проблемы именно в школе. У нас никто не знает, как работать с нашими детьми, как социализировать их в условиях школы. Все это мы проходили на своем опыте. Сейчас мы делимся лучшими методиками по восстановлению аутичных детей, существующими на сегодняшний день. Мы рушим стереотипы о их неизлечимости. Скажем, в США одно из ведущих направлений в развитии медицины – лечение аутизма. В нашей стране нет даже статистики по таким больным, нет специалистов, нет социальной поддержки от государства. В Штатах на одного больного тратится около пятидесяти тысяч долларов в год. За каждым ребенком кроме целой команды специалистов закреплен социальный работник, который разгружает маму. У нас же в стране одному из родителей приходится бросать работу и находиться рядом с ребенком. Огромный дефицит специалистов, которых оплачивает государство, да и они разобщены. Работать в команде, как на Западе, когда каждый шаг лечения прописан, у нас невозможно. А расписание коррекционных центров составлено на год вперед и оказывают они только периодическую помощь. Сейчас с помощью спонсоров хотим построить специальный реабилитационный центр. Потому что ребенку кроме дефектолога и специалиста-психолога нужна еще масса вспомогательных мероприятий, которые помогут его восстановлению. Это выдержки из статьи газеты Казахстана. Но как "по-родному" звучит! не правда ли?! ![]() |
|
Последнее редактирование: 12 года, 8 мес. назад от Инна.
|
Re: Российские проблемы 12 года, 8 мес. назад #12
СООБЩЕНИЕ ЕКАТЕРИНЫ МЕНЬ. СКОПИРОВАНО С ОДНОГО ИЗ ФОРУМОВ.МЕДИКАМЕНТОЗНЫЙ ПОДХОД К ПОВЕДЕНИЮ
В виду того, что эта тема в обязательном порядке здесь поднимается и будет подниматься, я решила тоже опять ее поднять. Назовем ее условно «медикаментозный подход к поведению». Мне кажется, есть несколько моментов, которые важно усвоить при принятии решения относительно назначения ребенку прямых антипсихотических препаратов. Первый, и практически ключевой из них – это попытка примерить те или иные вещи на себя. С некоторых пор это один из методов, который помогает мне найти ответы на очень многие вопросы (например, сложности освоения моим сыном родной речи я стала экстраполировать на свою собственную ситуацию с иностранными языками – и благодаря этому я достигла той глубины понимания проблемы, какая не давалась мне ни огромным количеством теоретического познания, ни невероятным объемом консультаций со специалистами). Примеров масса – практически любое нежелательное проявление и любая трудность в обретении навыка у ребенка прекрасно отыскивает аналогию в моих собственных, нейротипических, трудностях и проблемах. С той лишь разницей, что они иначе масштабируются. Есть ли у меня стереотипии? Да, есть. Отслеживая их природу, я отыскиваю механику их запуска у себя. Они, разумеется, под несоизмеримо большим контролем, но для выбора подходов в их преодолении у ребенка масштаб непринципиален – важно отрефлексировать «механику». То же касается и сенсорных проблем, приводящих к дискомфорту, портящему поведение, и к разного рода стимуляциям. Они есть у всех – не погрызываете ли вы карандаш при раздумывании, не почесываете ли затылок, не потираете ли руки, не любите ли укутываться в тяжелое одеяло, не накрываете ли себя подушкой, защищаясь от назойливой соседской дрели, не мастурбируете ли, наконец? Думаю – если вы еще живы – что-нибудь из этого списка вам знакомо. Ибо именно для регулярного освидетельствования себя в рядах живых мы и осуществляем постоянный сенсорный поиск. Ну и так далее. Я не говорю о поступках, вызванных эмоциональными стимулами – бросить работу, хлопнув дверью перед носом хамоватого и бессовестного начальника, врезать пощечину визави за скабрезность, не открыть дверь незнакомцу, априорно заподозрив его в криминальных намерениях, швырнуть об пол тарелку в гневе, - всякое такое поведение, очевидно напрягая его стороннего наблюдателя, не выходит за пределы того, что мы именуем нормой. Однако такое же поведение «в масштабе» воспринимается как серьезное нарушение. Разумеется, это связано и с нашей деформацией – при наличии диагноза у ребенка мы склонны видеть в каждом, допустимом для любого, «девиантном» или сверхэмоциональном, истеричном детском поступке признак отклонения. (Когда-то на совместной прогулке с моей подругой – у нее здоровая девочка, у меня аутист – мы заглянули в кафе. Есть Платону там ничего нельзя, он быстро напился дозволенного морсу и пошел развлекаться. Он отошел к дальнему столу, взял с него салфетницу с разноцветными салфетками и стал выкладывать их на полу. Я стала его одергивать: «поставь на место». «сложи», «отойди». Моя подруга тогда стала одергивать меня: «Скажи мне, что такого в его поведении, что ты сходишь с ума? Моя Маша только что подошла и взяла хлеб из хлебницы на чужом столе, и, по-моему, это гораздо хуже и непристойней, чем салфетки». Это правда, она была права. То, что совершенно естественно в поведении любого ребенка, допускающего вольности по причине лишь того, что он РЕБЕНОК, мною понимается не как обычная детскость (то есть проявление общей, естественной социальной незрелости), а как проявление аутизма.) Так вот, вопрос – находим ли мы разумным и логичным принимать какие-нибудь стимуляторы допаминовых рецепторов или ингибиторы захвата серотонина в случае, если послали начальника и остались без работы (повели то бишь себя абсолютно асоциально и неадаптивно)? Станем ли мы немедленно принимать нейролептик или антидепрессант, если раздражены сами на себя за этот поступок и отныне зациклены на теме поиска новой работы (ведем себя то бишь обсессивно)? Не станем. (Если, разумеется, нам не придет в голову в этом состоянии обратиться к подножному психиатру ![]() Еще из серии примерить на себя. Собственно, подслушанный мною разговор моего мужа с нашим кинезиотерапевтом и навел меня на мысль, что надо бы этот пост написать. Наша прекрасная кинезистка познакомилась с Платоном только этой осенью (то есть она не ведает о его динамике) и не в самый лучший момент (мы как раз начали новые терапии после каникул). После первого занятия, сообщив о каких-то его типовых и временных проявлениях она сказала, что при таких проблемах вполне уместно «попробовать подобрать медикамент». Мой муж, человек очень спокойный и здравый (что не помешало ему быть дважды госпитализированным в психиатрические больницы) не стал ей оппонировать «вообще» (как, возможно, стала бы я – я склона к пространным жанрам «о вреде мировых революций» или «о жизни на Марсе»). Он сказал ей следующее: «ну, допустим, что мы не против серьезной психофармакологии. Но объясните мне, что вы понимаете под выражением «подобрать медикамент» в применении к ребенку? Я лечился в психклиниках, я многажды и не однодневно сидел на нейролептиках, и я наверняка знаю, что такое медикаментозная психотерапия. Я также знаю, что значит «подобрать медикамент» в применении к взрослому. Мне назначали лекарство, первоначальная доза давалась исходя из общих моих параметров (типа рост-вес) и общих же клинических данных. Только на самом старте. Буквально со следующего же дня начинается интерактив – мы беседуем с врачом, который подробно и дотошно выясняет у меня ВСЕ мои ощущения: что изменилось в моторике, что болит, прет ли побочка, есть ли неусидка, в каком объеме, как я спал, какие сны видел и тп. И на основе дотошного опроса врач уточняет дозировку, дополняет синергистами или антогонистами – и так долго и упорно на основе ИНТЕРАКТИВА подбирается мой собственный лекарственный протокол. Расскажите мне, как это делается с детьми? Как можно «подобрать медикамент» ребенку, не способному указать даже на свой живот в момент острой боли в желудке?»… У меня всегда была масса аргументов против использования антипсихотиков у детей – и то, что препараты эти, в основном, имеют экспериментальную историю лишь на крысах, и то, что в инструкциях честно не указываются дети в качестве их адресатов, и бездоказательность диагнозов, выведение диагностики за пределы объективных функциональных и лабораторных методов, и, разумеется, то, что НИКОГО и НИКОГДА вылеченного нейролептиками я в своей жизни не видела. Но вот это спокойный диалог мужа с одним из наших педагогов стал аргументом наиболее простым и реальным. Мне хочется спросить всех, кто верит в психофармацевтику и смело ведет детей на госпитализацию в «шестерку» - вы сами когда-нибудь принимали то, что назначено вашим детям? Ведь это такие лекарства, которые вы не имеете возможности даже на себе протестировать. (Например, все, что входит в биомедицинские протоколы лечения, я могу попробовать на себе - от диеты до любой аминокислоты, или витамина, или фитопрепарата, залить в нос то, что планирую залить ребенку, засунуть, простите, в анус то, что планирую засунуть ему, намазать на грудь себе то, чем планирую намазать его). Нейролептик вы не можете попробовать потому, что вы заведомо знаете: с вами может что-то произойти, он может дать эффект, который вам был бы весьма некстати – не это ли и является первым признаком опасности препарата? Ведь если ВЫ «боитесь» его, то разве не страшно им поить ребенка??? Выводов, резюме и инвектив не будет. Просто я хотела это написать и написала. |
|
|
Время создания страницы: 0.49 секунд